Warrax

Концепт и архетип Сатаны: современное состояние

Статья написана по докладу, сделанную мной на научной конференции "От заката до рассвета. Ночь как культурологический феномен", прошедшей 24-26 ноября 2003 года в Государственном институте искусствознания (ГИИ) и предназначается для издания в сборнике материалов конференции (сейчас на стадии редактирования).

Еще Витгенштейн [01] заметил: "Только факты могут выражать смысл; класс имен этого делать не может." Р.А.Уилсон выразил тот же тезис в более популярной форме: "Если вы говорите "Слово – это не вещь", все легко соглашаются с вами; но посмотрите вокруг, и вы увидите, что все ведут себя так, будто нечто, называемое Священным, "действительно является" священным, а нечто, называемое Низким, "действительно является" низким." [02]

В известной парадоксальной форме та же мысль выражается еще короче: "Мысль изреченная есть ложь". И дело даже не в отличии концепций действительности и реальности (бытия), а в том, что любое восприятие неизбежно осуществляется через проекцию – идеальную модель, существующую в сознании. А любая модель неизбежно упрощена по сравнению с системой, имеющей место в реальности, так как полное познание действительности требует и самого познающего субъекта, принадлежащего к этой действительности, что приводит к так называемой "дурной бесконечности".

Кроме того, любая модель имеет смысл лишь на определенном понятийном поле. Многие проблемы как бытовой, так и междисциплинарной профессиональной коммуникации связаны именно с многозначностью терминологии; если же слова имеют архетипические ассоциации, все многократно усложняется. Например, термин "брак" может обозначать как социальный статус, так и некондиционную деталь: это различие в большинстве случаев ясно из контекста. Но далеко не каждому термину можно дать однозначное, строгое и универсальное определение. Это относится как к высокоабстрактным логическим конструктам, которые многие наивно относят к "инстинктивно понятным" ("добро", "зло", "любовь"), так и к терминам, имманентным действительности ("материя", "время").

Дополнительным фактором является уровень восприятия феномена.

Обычно не возникает сложностей с объектами, денотат которых материален, которые можно "пощупать руками" или хотя бы измерить приборами. Если же коннотат достаточно суггестивен в психологическом смысле, то концепт объекта может пониматься далеко не однозначно и даже менять свое значение в очень короткий с исторической точки зрения промежуток времени. Классический пример: свастика. Один из древнейших символов [03], в течение тысячелетий имевший смысл солнцеворота, возрождения жизни и т.д., в настоящем во многих странах понимается исключительно как "символ фашизма".

Таким образом, возникает когнитивный диссонанс между сознательным и бессознательным восприятием архетипического символа.

Рассмотрим влияние уровня восприятия и исторического времени нотата "Сатана".

Наиболее простым (поверхностным) уровнем восприятия является образ.

Образ – это целостное, но неполное представление некоторого объекта или класса объектов. Важно, что образ является не отдельным впечатлением и т.п., а систематизирован в достаточной степени, чтобы говорить о целостности восприятия. То есть образ не соответствует действительности, но при этом отражает представления некоего субъекта (множества таковых) об определенном феномене действительности в каком-либо аспекте.

Помимо субъективности, для образа характерна также возможность различной интерпретации, в зависимости от социокультурного контекста современности. В контексте рассматриваемой темы – интерпретация образа Сатаны (Дьявола) весьма зависит от времени и социума, но одновременно (что не менее важно) от конкретного субъекта. Сравните хотя бы описания типажа у Мильтона, ван Вондела, Данте, Бодлера, Гете, Франса и т.д. с описаниями Сатаны в современной им богословской литературе.

Наиболее отчетливо эволюция образа Сатаны прослеживается в изменении его изображения (для неспециалиста термин "образ" часто сводится именно к внешнему виду).

Первые сохранившиеся изображения Сатаны относятся к VI веку: мозаика в Сан Апполинаре Нуово (Равенна) [04, стр.16] и фреска в церкви Бауит (Египет) [05, стр.204]. На обоих изображениях Дьявол представляет собой ангела, по своему виду принципиально не отличающегося от других ангелов.

Отношение к Сатане резко изменилось на рубеже тысячелетий. Это произошло после Собора в Клуни в 956 году и выработки методов, привязывающих верующих к их вере с помощью воздействия на воображение и запугивания (еще Августин рекомендовал изображать Ад "для воспитания невежд"). В целом до IX века Дьявол, как правило, изображался в человекоподобном образе; в XI начал изображаться получеловеком-полуживотным. В XV-XVI вв. художники во главе с Босхом и ван Эйком принесли в образ Дьявола гротеск. Ненависть и страх к Сатане, которые внушала и которых требовала церковь, требовали изображать его отвратительным. [07]

Романтизм XIX века усилиями Гете, Байрона, де Виньи, Лермонтова и других снова изменил образ: Люцифер, Демон, Мефистофель становятся излюбленными символами творчества, мысли, бунта, отчужденности. Сообразно с этой смысловой нагрузкой Дьявол становится красавцем в гравюрах Гюстава Доре, иллюстрирующих "Потерянный Рай" Мильтона, позднее – в картинах Михаила Врубеля... Распространились новые стили изображения Дьявола. Один из них – в амплуа кавалера галантной эпохи, в бархатном колете, шелковом плаще, шляпе с пером, при шпаге.

Не с бородкой козла, не на тощих ногах,
В епанче и с пером при чуть видных рогах...
– К. Случевский

Правда, в реабилитации Дьявола некоторые зашли уж слишком далеко: у Михаила Булгакова он выдержан в рамках мещанской эстетики, с явным оттенком décadence.

Итак, образ – это субъективное "мгновенное" восприятие объекта в каком-то контексте,. Именно в этом, помимо всего прочего, и заключается субъективность – в различных контекстах один и тот же объект может вызывать различные образы. И именно в этом отличие образа от свойства или признака. Даже если образ "обрывочный", он все равно – об объекте, а не о контексте. Понятие "образ" всегда относится к ощущениям/переживаниям, довербальному восприятию. С возможной последующей рационализацией этого восприятия. Целостность восприятия на этом поле не равнозначна системности, так как системность подразумевает предварительную систематизацию (аналитико-синтетическую деятельность), а целостность – относится только к восприятию как таковому, и никак не свидетельствует об осознании (животные также воспринимают объекты вполне целостно).

Поэтому образ имеет значение лишь как первичный материал для научного анализа.

Феноменологический объем, приемлемый для корректной статобработки, соответствует концепту. В коммуникационной лингвистике, которой занимался Винтгенштейн (студенческие записи этих лекций Витгенштейна, и одобренные им, были впоследствии изданы под названием "Голубая и коричневая книги" [08]), можно выделить следующие основные концепции:

Есть то, что четко и однозначно описать языком нельзя.
Есть "языковые игры", позволяющие от нескольких разных нечетких описаний перейти к "сути" (к четкому описанию)
Так как тому, что называется в языке "понятием", в действительности соответствует не одно, а группа схожих явлений, то любой конструкт языка – не однозначное именование конкретной сущности, а "семейное понятие", называющее какую-либо семью сходных сущностей.
Вывод: языковыми основами являются не реальные "сущности", а способы их описания.

Проще говоря, концепт – это смысловое значение знака, т.е. содержание понятия, объем которого есть денотат этого имени. При этом денотат должен быть системным, но не обязательно всеобъемлюще описывающим объект.

Отличие концепта от образа заключается именно в наличии системности. Образ представляет собой частный "срез" концепта на какую-либо область, концепт же является системой, т.е. более чем просто суперпозицией некоторых составляющих (в системе каждый элемент необходим, но недостаточен для достижения цели системы).

Пример художественного восприятия концепта [09, стр.91-92]:

Сатане – славословье!
О бунтарь непреклонный,
О победная сила
Мысли освобожденной!..
Вдаль стремится, как буря,
Как гигант-победитель.
Это он, о народы,
Он, великий воитель!

Несмотря на краткость описания, в этом тексте содержатся явно системные черты "характера" персонажа, которые не только служат описанием, но и позволяют делать выводы о других его чертах.

В современной литературе концепт Сатаны подробнее всего описан в работах Дж.Б.Рассела [04, 10, 11, 12], однако при их изучении необходимо учитывать, что автор является верующим христианином, поэтому его взгляд на проблему весьма субъективен (что не умаляет ценности его работы как великолепной фактологической подборки). Более значительным недостатком трудов Рассела является смешение концептов "Зло" и "Дьявол": автор de facto понимает их как синонимы, причем дефиниция первого понятия у него весьма ненаучна (и тавтологична): "Что есть зло? Зло – это то, что люди воспринимают как зло." [10, стр.25].

Тем не менее автор четко указывает объект своего исследования, выделяя характеризующие черты концепта [10, стр.52-53]:

"Таким образом, концепт – это то, что думали о нем люди. ... Но если понятие концепта будет охватывать все, что когда-либо думали по данному поводу, то такая конструкция может оказаться непоследовательной, хаотичной и бесполезной для понимания. ... Концепт заключается в традиции представлений. В нее не входят эксцентричные положения, которые никогда не получают какого-либо общественного признания. Если вы описываете кошку как толстокожее крылатое животное, то эта ваша идея бесполезна для изучения кошек".

Концепт Сатаны, как и образ, изменяется со временем и зависит от свойств конкретного социума. Это происходит по вполне понятным причинам. Еще в 1933 году такой несомненный специалист по психологии масс, как А.Гитлер, писал [13]:

"Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал".

Церковная пропаганда такого типа, сводящаяся к лозунгам наподобие "Сатана – отец лжи", "Дьявол – обезьяна бога" и т.п., продолжалась многие столетия, что нельзя не учитывать при рассмотрении концепта Сатаны. Восприятие какой-либо концепции представителями интеллектуального большинства, т.е. концепт, создающийся в сознании масс, не имеет отношения ни к науке, ни к объективности, ни к чему-либо подобному. Это всегда и везде – мнение стадное, используемое, как принято говорить сейчас, в PR-технологиях.

Адекватности восприятия рассматриваемого концепта мешает и уже упомянутое выше смешение с концептом "Зла" – дело в том, что оценка по категориям добро/зло является моральной, т.е., для большинства – универсальной внерассудочной (принимаемой a priori, вследствие научения, а не осознания) категорией оценки (из современности: "комитеты по биоэтике" и прочие моралисты, a priori ставящие свои этические воззрения превыше всего). Если же учесть, что первичная оценка любого объекта у подавляющего большинства идет именно по категории "хорошо/плохо" [14], то связка Дьявол-Зло-"плохо" неизбежно приводит не только к искажению сути Сатаны как объекта, когда концепт следует инспирированным заинтересованной стороной образам, но и к отсутствию потребности изучить феномен – моральные категории вследствие своих претензий на универсальность приводят именно к такому результату: ведь результат исследования при таком подходе известен заранее.

Дополнительным фактором, мешающим объективности, является конформность суждений. Применительно к теме: многие века "все точно знали", кто такой Дьявол, и потому, чтобы иметь мнение, отличное от общепринятого, надо было обладать недюжинным умом и смелостью. Напомним эксперименты С.Аша [15], показавшие, что только 25% испытуемых дают верный ответ даже на однозначно интерпретируемый вопрос (сравнение длины трех отрезков с эталонным), 75% же конформно следуют за очевидно неверным ответом "подсадных уток" в группе.

Привычные установки порой работают настолько абсурдно для непредвзятого наблюдателя, что даже в научной литературе такое поведение классифицируется как "поразительное" [16, стр.234-235]:

"Иногда люди с таким упорством сопротивляются изменениям, что это просто поразительно. В 1988 году средства массовой информации сообщили в новостях, что ведущий религиозной программы, евангелист Джимми Суоггарт, пользуется услугами проститутки. Суоггарт выступил с проповедью, в которой он, обливаясь слезами, признался телезрителям в том, что он – грешник. ...большинство обычных наблюдателей, вероятно, думали, что это конец карьеры бывшего преподобного отца. Его последователями были консервативные христиане-фундаменталисты, которые со страхом и отвращением относятся к сексуальной и интеллектуальной вседозволенности, царящей в современной Америке. ... Конечно же, теперь они должны были отвернуться от него как от лицемера – особенно после того, как он недавно публично осуждал и высмеивал своего конкурента телеевангелиста Джима Бэккера за его сексуальные похождения.

Поэтому телевизионные интервью с некоторыми последователями Суоггарта вызвали большое удивление. Одни из них восхваляли его за мужественное публичное признание и покаяние ("Только великий и действительно святой человек может признаться в том, что пал жертвой искушения"). Другие рассматривали греховное поведение Суоггарта как ниспосланное ему свыше испытание, выдержав которое, он станет еще более сильным религиозным лидером. А третьи подчеркивали, что главной христианской добродетелью является всепрощение. Через несколько месяцев преподобный Суоггарт снова начал проповедовать. Люди с трудом расстаются со старой привязанностью и сопротивляются новым фактам, которые ее дискредитируют".

Таким образом, средовой фактор имеет значительное влияние на восприятие концепта, что, впрочем, является тавтологией – поскольку концепт и является зависящим от социума (т.е. обобщенным по определенному типу организации жизни и деятельности) восприятием. Речь идет, таким образом, об "инерционности" концепта: чем больше людей разделяют некий концепт, тем более он склонен к стагнации.

Тем не менее находятся и те, кто, выстраивая собственное мировоззрение, не использует в качестве аксиом принятые социо-моральные и культурные шаблоны, и многие из них воспринимают Сатану совсем иначе. Правомерно ли говорить об альтернативном концепте – вопрос скорее философский (так как тех, кто воспринимает Сатану отлично от общепринятого концепта, очень мало), но об ином понимании говорить вполне правомочно. Итак, audiatur et altera pars:

"Следующее описание Дьявола, сделанное Полом Карусом, автором "Истории Дьявола", отлично характеризует природу Сатаны, как ее понимают современные мыслящие сатанисты: "Дьявол – это космический бунтарь, революционер в империи тирана, оппозиция к однообразию, диссонанс во вселенской гармонии, исключение из правила, страстная жажда самовыражения, живое противоречие воле Бога, навязывающего всем определенный тип поведения; он нарушает монотонность, заполнившую бы космические сферы, если бы каждый атом в бессознательной праведности и с благочестивым повиновением рабски следовал бы предписанному курсу." [17]

"Сатана – это Сила, движущая миры. Сатана – это Прогрессор. С точки зрения консерваторов или хранителей он – Разрушитель. Но он не просто разрушает, он изменяет и при этом – развивает. ...

Сатанизм – это сплав идей и образов, олицетворяющих Развитие, Многообразие, Величие, Силу, Могущество, Творчество, Индивидуализм, Дерзость, Гордость, Знание – все то, что способствует Жизни и ее развитию.

В практическом аспекте – это утверждение и раскрытие Себя, своего гения и силы, развитие всех ее видов. Это полнокровная жизнь по своему, а не по чужому проекту, под каким бы видом – морали, долга, благочестия и т.д. это бы не навязывалось.

В философском аспекте – это взгляд из Тьмы, т.е. беспристрастный и несколько ироничный взгляд со стороны на любой вопрос..." [07]

Причем если что-то и ставится под сомнение, то изначально это – не сам конкретный вопрос, а то, что Свет вообще способен дать какую-то более предпочтительную, чем Тьма, точку зрения на любой вопрос. Это – именно философский, мировоззренченский взгляд, и никакие эмпирические, моральные или идеологические доводы о предпочтении Света не являются и не могут являться метафизическими аргументами [01, 18]. Выбор метафизической точки зрения лежит в области "отрицательной эвристики", т.е. не подвержен никаким рассудочным аргументам.

Можно также определить концепт как культурологическое наполнение образа, ассоциирующегося с определенным символом: "Дьявол – самый известный символ абсолютного зла." [12] Этот же пример показывает субъективность концепта (здесь – Зла, а не Сатаны): "Существование же абсолютного зла ясно каждому, кто не ослеплен современным релятивизмом".

Символ здесь понимается в рамках понятийного аппарата аналитической психологии: знак и символ существенно отличны друг от друга. Знак всегда "меньше", чем понятие, которое он представляет, символ же всегда "больше", чем его непосредственный очевидный смысл [19, стр.51]. Процитируем Юнга:

"Символы к тому же имеют естественное и спонтанное происхождение. Ни один гений не садился с пером или кистью в руке, приговаривая "Вот сейчас я изобрету символ". Невозможно рационализировать мысль, достигая ее логически или намеренно, и лишь затем придавать ей "символическую" форму."

Он же, в книге "Человек и его символы" : "...символическим является такое слово или образ, значение которого выходит за рамки прямого и не поддается точному определению или объяснению."

Строго говоря [20], предикатная сочетаемость термина "концепт" в конечном итоге указывает на существование двух основных когнитивных метафор, описывающих отношение между концептом и формой его языкового представления: архетипической и инвариантной. В архетипической модели концепт рассматривается как нечто предельно обобщенное, но, тем не менее, образное, скрытое в глубинах сознания, воплощающееся в редуцированной форме в понятии, в представлении, в значении слова. В инвариантной модели концепт представляется как предел обобщения (инвариант) плана содержания языковых единиц, покрывающих определенную семантическую область. Архетипическая модель формирования концептов предполагает их врожденность, доязыковую готовность к семантизации, инвариантная – их формирование в процессе усвоения языка и освоения внеязыковой действительности субъектом мысли и речи.

Обобщение точек зрения на концепт и его определения в лингвистике позволяет прийти к следующему заключению: концепт – это единица коллективного знания/сознания, имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой.

Однако эта работа относится к областям психологии и культурологии, а не лингвистики, поэтому инвариантное определение лексемы "концепт" в ней не используется.

Концепт является источником эмпирики для построения более общих теорий. Дж. Рассел заявляет по отношению к концепту: [04, стр.17]: "Дьявол есть то, что есть история его понятия. Кроме этого, о нем ничего не может быть известно".

Действительно ли это так?

Теперь самое время вспомнить об аналитической психологии, а конкретно – о теории коллективного бессознательного Карла Густава Юнга. Хотя термин arcetepon в значении "прообраз" встречался еще у Диодора Сицилийского и у Платона [21], а сам Юнг писал об употреблении термина Филоном Иудеем, Иринеем и Дионисием Ареопагитом, а также находил сходные концепции под другим названием у Августина и Леви-Брюля [22, стр.98], современное значение термин получил именно у самого Юнга.

"Архетип (Archetype): Врожденный, унаследованный паттерн психологических проявлений, связанный с инстинктами и воплощающийся при достаточной активации в поведении или эмоциях. Теория архетипов Юнга претерпела три стадии развития. В 1912 году он описал исконные образы, сходные с общеисторическими культурными мотивами, представленными повсеместно на протяжении истории; их основные свойства – сила, глубина и автономность. Исконные образы предоставили Юнгу эмпирический материал для построения теории коллективного бессознательного. В 1917 году он описал доминанты – узловые точки психики, притягивающие энергию и влияющие тем самым на функционирование личности. Термин "архетип" был применен Юнгом лишь в 1919 году. Этим термином он хотел избежать любого намека на то, что речь идет о содержании, а не о наследственной, непредставимой фундаментальной структуре". [23, стр.32-33]

Хотя тема этой работы подразумевает знакомство читателя с теорией коллективного бессознательного хотя бы на начальном уровне, к сожалению, практика показывает, что даже дипломированные психологи часто путаются в концепциях Юнга; поэтому целесообразно сделать несколько предварительных замечаний.

К.Г. Юнг не писал учебников, а на протяжении всей своей деятельности развивал свою концепцию, что, разумеется, не способствовало четкой и устоявшейся терминологии. Поэтому в его работах разных лет можно обнаружить "противоречия", в действительности отражающие различные стадии развития теории. Юнга нельзя "выучить", можно лишь воспринять его работы как уже проработанную базу для самостоятельного создания цельной связной системы.

Самая распространенная ошибка: архетип – не образ, а структура. Профилактикой этого заблуждения был вынужден заниматься уже сам Юнг [19, стр.65]:

"Мои взгляды на "архаические остатки", которые я назвал "архетипами", или "первобытными образами", постоянно критиковались людьми, которые не обладали достаточными знаниями психологии сновидений и мифологии. Термин "архетип" зачастую истолковывается неверно, как некоторый вполне определенный мифологический образ или мотив. Но последние являются не более чем сомнительными репрезентациями; было бы абсурдным утверждать, что такие переменные образы могли бы унаследоваться. Архетип же является тенденцией к образованию таких представлений мотива, – представлений, которые могут значительно колебаться в деталях, не теряя при этом базовой схемы."

Несколько реже архетипы смешивали с аллегорическими описаниями, что также приходилось пояснять [22, стр.99]:

"Аллегория есть парафраза сознательного содержания; символ, напротив, является наилучшим выражением лишь предчувствуемого, но еще не различимого бессознательного содержания."

Здесь не место подробно расписывать теорию коллективного бессознательного, с ней лучше ознакомиться по первоисточникам (для начала хотя бы [22, 24, 25]), отметим лишь то, что эта теория многими психологами отвергалась как слишком метафизическая и ненаучная; но еще Юнг дал веское и саркастическое возражение критикам [24, стр.120]:
"Моя идея архетипа подвергалась суровой критике. Я вполне допускаю, что это понятие спорно и способно немало озадачить. Однако мне всегда было очень любопытно, с помощью какого же понятия собирались мои критики выразить тот опытный материал, о котором идет речь."

Более того, требование доказать метафизический конструкт – свидетельство незнания азов эпистемологии. В соответствии с теоремой Геделя о неполноте замкнутых формальных систем при их достаточной сложности часть предложений этих систем, будучи истинными, не будут иметь доказательств в рамках и средствами этих систем. Отсюда вытекает интересный для обсуждаемой темы вывод – если экстраполировать геделевские истинные, но недоказуемые предложения на существующие философские категории, то подобные (недоказуемые) истины будут выступать в качестве метафизических. Т.е. их можно только принять (аксиоматизировать), разомкнув и расширив систему. Остальные (выводимые) истинные предложения могут быть эмпирическими – единожды сделанный вывод этих истин может быть повторен каждым и многократно. Таким образом, метафизика недоказуемости имеет место в любой системе, достигшей определенного уровня сложности. И эта метафизика, ввиду недоказуемости, может быть только отвергнута или принята – аксиоматизирована (положена в основы последующих теорем и выводов). Метафизическая модель мира – это именно модель; никто не настаивает на ее единственности – действительность можно моделировать, используя разные аксиоматики.

Даже самая что ни на есть наука физика (остальное, согласно Резерфорду, собирание фантиков, а не наука), широко пользуется вполне метафизическим понятием времени. Если кто-то хочет возразить – пусть приведет точное, универсальное и конвенциональное определение даже не времени, а энергии (или материи) в физике, причем так, чтобы оно не было ни остенсивным, ни рекуррентным и не опиралось при этом на метафизику (то же время). Метафизические модели проверяются на соответствие действительности исключительно косвенными методами, опосредованно, по следствиям из них. Причем критерием этого самого соответствия может выступать исключительно применимость этих моделей, но никак не привычные всем фальсифицируемость, повторяемость или объективность. Метафизические модели порождают и прогнозируют не феномены, а подходы, в процессе которых уже и получаются те самые феномены, которые можно проверить и повторить.

Концепцию "архетипа" целесообразно использовать именно потому, что теория коллективного бессознательного на современном этапе развития психологии лучше других теорий объясняет довербальные коллективно-психические феномены и массу социальных и культурных феноменов и процессов.

Возвращаясь непосредственно к теме исследования, можно теперь определить концепт через архетип. Концепт – это наложение проекции архетипа на определенную социокультурную среду. Архетип же – это структура, которая может иметь различное наполнение в зависимости от социума и индивидуальных особенностей психики индивида.

Согласно определению, коллективное бессознательное потому так и называется, что не нарабатывается личным опытом, а, условно говоря, наследуется всеми представителями рода Homo Sapiens, безотносительно к этнической, культурной и проч. принадлежности (национальными и т.п. особенностями могут являться устойчивые сочетания форм проявлений архетипов). На поведенческом поле архетипу соответствуют унаследованные поведенченские стратегии, которые (в зависимости от субъективных контекстов) порождают те или иные тактики поведения субъекта.

Любая метафизическая идея, реализованная в конкретных субъектах, имеет вполне эмпирические проявления, и, следовательно, эти проявления можно исследовать, применяя вполне научные методы, используемые в психологии. Отсекая "информационный шум", о котором писалось выше, можно вычленить структуру, отвечающую за проявления форм – т.е. архетип.

"Несложно догадаться, что о Сатане, каким бы именем его не называли, всегда существовало, по меньшей мере, хотя бы два мнения: наиболее популярное – тех, для кого он Ужас и Враг, и мнение того меньшинства, для которого он – Путеводная Звезда (причем не в смысле маяка, к которому надо плыть, а в смысле Несущего Свет – освещающего Путь). ... Поэтому свидетельства тех, для кого Сатана – Враг, гораздо обильнее. Этими свидетельствами вполне допустимо пользоваться, делая скидку на источник." [07]

Это цитата из моей совместной с Olegern'ом (Боровым О.Г.) работы "Princeps Omnium". В столь небольшой статье, как эта, все равно не вместить весь фактологический материал, поэтому все желающие могут прочесть книгу в свободном доступе на сайте; а здесь логично обсудить вопросы, не затронутые в "P.O.", где большее внимание уделялось историческим вопросам, чем современному состоянию архетипа.

К.Г. Юнг в своих работах описал достаточное количество архетипов, но среди них нет Сатаны (Дьявола). Возникает резонный вопрос: не считал ли Юнг, что такого архетипа не существует, и что предмет исследования данной работы (если бы он о ней знал) – фикция?

Для начала стоит отметить, что метод полемики argumentum ad verecundiam доказательством никогда не являлся. Но поднятый вопрос заслуживает более подробного рассмотрения.

В первую очередь Юнг как человек был врачом и гуманистом. Исцелить (т.е. социализировать) пациента для него было важнее, чем избавить его yuch от заблуждений, нелогичностей и т.п. В этом отношении Зигмунд Фрейд выступал с куда более научной (а также стратегически более прогрессивной) позиции [26, стр.58-59]:

"Я соответственно возражаю Вам, когда Вы приходите затем к выводу, что человек в принципе не может обойтись без иллюзорного религиозного утешения, что без него он якобы не вынес бы тягот жизни, жестокой действительности. Да, но только человек, в которого Вы с детства вливали сладкий – или кисло-сладкий – яд. А другой, воспитанный в трезвости?.. Конечно,.. он попадет в ситуацию ребенка, покинувшего родительский дом, дом, где было тепло и уютно. Но разве не верно, что инфантилизм подлежит преодолению? Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен в конце концов выйти в люди, в "чуждый свет". Мы можем называть это "воспитанием чувства реальности", и должен ли я еще разъяснять Вам, что единственная цель моего сочинения – указать на необходимость этого шага в будущее?"

Юнг же даже в своем фундаментальном труде "Mysterium Coniunctionis", §125, пишет о том, каким должен быть врач-психотерапевт [27, стр.124]:

"...он не поддастся искушению изображать из себя законодателя и не будет притворяться пророком истины; ибо он знает, что находящийся перед ним больной, страдающий или беспомощный пациент – это не "общественность", а конкретный человек, и врач должен оказать ему реальную и ощутимую помощь, поскольку, в противном случае, он врачом не является... В первую очередь он несет ответственность перед индивидом, и только во вторую – перед обществом."

Вставить такое moralitè в книгу об алхимии (!) мог лишь убежденный гуманист (я предполагаю даже акцент на гуманизме). Религиозные догмы с психологической точки зрения – это "костыли" для yuch; они могут быть нужны больному (причем на определенном этапе болезни), но здоровому костыли ходить мешают – об этом и вышеприведенная цитата Фрейда. Но Юнг, как мы уже сказали, видел свою основную задачу в психотерапии, а поскольку подавляющее большинство его современников позиционировали себя как христиане, его мысль естественным образом направлялась в эту сторону. Обосновывая наличие трансцендентальной функции [28], он направлял ее вектор именно к Христу [29, стр.81]:

"Личность, корни которой не уходят в Бога, не может самостоятельно сопротивляться физическим и нравственным соблазнам этого мира. Для этого ей нужно внутреннее, трансцендентное ощущение, которое только и может защитить ее от растворения в массе".

"Что касается нас, то реальное и по-настоящему духовное обновление может быть основано только на христианстве" [27, стр.379]

Конечно, это не значит, что Юнг был религиозен: религию в этих тезисах он понимает не как слепое поклонение догматам, а именно как реализацию трансцендентальной функции [29, стр.90]: "Не пора ли начать понимать христианскую мифологию символически, чтобы предотвратить ее полное уничтожение?" В этом ключе он пишет несколько работ (например, [30, 31]) и неоднократно упоминает в своих статьях по психотерапии о преимуществах католицизма, сохранившего обрядовость, по сравнению с протестантизмом, склоняющемуся к чистому ratio.

Идя на поводу собственного убеждения, Юнг bonа fide рационализировал свое стремление к архетипичности Христа, что не совпадает с его собственной теорией. Так, он неоднократно заявлял, что Христос является архетипом [31], и, более того, репрезентует архетип самости[1] [32, стр.204]. И практически сразу [32, стр.207] признавал, что "...Христу как символу (даже не как архетипу – прим.) недостает цельности... поскольку в его сферу не входит темная сторона, специально отстраняемая и выделяемая в сатанинский образ его противника" (Еще: "...по какому праву Христос полагается символом самости, когда самость, по определению, представляет собой complexion oppositorum, а в фигуре Христа совершенно отсутствует темная сторона?" [31, стр.176-177])

И тут же, в следующем абзаце, идет рационализация очевидного противоречия: "Большинство символов... в порядке общего правила, имеют четвертичный характер. Но есть и троичные и троические символы, которые, впрочем, насколько мне известны по опыту, относительно редки." – причем не приводится список других троичных символов и т.п. (в том числе и в прочих работах Юнга).

Примечание. Троица не является эксклюзивной принадлежностью христианства (как и практически все остальные концепции этой религии): в Традиционализме (в язычестве) существует множество т.н. Триглавов, начиная с базового Явь/Навь/Правь [33, стр.190-234]. Однако они не являются архетипами, а представляют собой метафизические конструкты, проявляемые через человека в действительности. Христианская же Троица рекурсивно замкнута на самое себя (проявление через Христа), и поэтому к действительности не имеет отношения даже в психологическом и метафизическом смыслах, не говоря уж о строго научном подходе.

Поскольку архетип является структурой, а не-цельная структура – это всего лишь набор элементов, то Христос не является архетипом. При этом, конечно, никто не спорит с тем, что Христос репрезентует множество архетипических черт, является символом et cetera, обобщенно говоря – персонификацией бессознательного соответствующего контингента своего времени [45].

Кроме того, Юнг имеет местами весьма странные представления о христианстве: например, заявляет, что "в отличие от других религий, христианство предъявляет нам символ, содержанием которого является индивидуальный образ жизни человека, Сына Человеческого..."[2] [29, стр.97]. Также Юнг (очевидно, вследствие приверженности гуманизму) разделяет распространенное заблуждение о наличии неких "объективных ценностей" – моральных, эстетических и религиозных [32, стр.193].

Но не будем строить предположения о том, что конкретно думал Юнг. Сделаем лишь логический вывод из вышесказанного: великий психиатр был настолько уверен в том, что есть некий универсальный архетип, соответствующий самости, что подогнал под эту гипотезу наиболее "политкорректный" концепт из общеизвестных. "Человеческое, слишком человеческое"...

Тем не менее, нельзя сказать, что Юнга не интересовал Сатана как архетип. Хотя он и не перечислял его в списке "стандартных", он достаточно подробно (хотя и косвенно) исследовал его в "AION" [32], при этом показав несостоятельность христианской концепции privatio boni и обосновав [31], что Троица теряет смысл без четвертого элемента (Дьявола), являющегося Иным по отношению к Богу: "умопостигаемое обладает каким-то смыслом лишь в том случае, если соотносится с потенциальной или актуальной реальностью". Кроме того, вот еще пара наблюдений, которые показывают, что Юнг относился к Дьяволу отнюдь не антагонистически:

"Другой архетип, с которым мы почти регулярно сталкиваемся в проекциях коллективно-бессознательных содержаний, – это "колдовской демон", производящий по большей части жуткое впечатление. ... Это – тип первобытного племенного колдуна или врачевателя, личности особо одаренной, несущей в себе магическую силу. ... может иметь также и позитивный аспект мудрого старого человека". [24, стр.143-144]

Здесь требуется пояснение, на каком основании эта цитата отнесена к архетипу Сатаны. Подробно этот вопрос раскрывается в Princeps Omnium [07], в главе "Язычество", где рассматривается проявление архетипа Сатаны через концепт Рудры/Шивы:[3]

"В индуизме не говорится о Шиве, как о боге "зла", хотя некоторые его ипостаси и некоторые божества из его клана содержат намек на это. Само имя Шива переводится как "благой, приносящий счастье" – правда, странное имя для "демона-разрушителя"? Дело в том, что Шива, разрушающий в своем танце Вселенную в конце кальпы, освобождает путь для нового –- и против этого возражают те, кто цепляется за старое. Фактически же он действует постоянно. "Все течет, все меняется", – так говорил Гераклит. Шива олицетворяет одновременно как силы разрушения, так и созидания – короче говоря, силы изменения, и это также относится к архетипу Дьявола. Обращаем на это особое внимание, поскольку часто ошибочно (точнее, по наводке оппонентов) Шиве (как и Дьяволу) приписывают только разрушение. Но, если задуматься, любое разрушение созидает – хотя бы свободное место для чего-то нового. Противостояние идет не по типу "разрушение vs созидание", а "изменение vs сохранение неизменным. ... Вернемся непосредственно к образу Шивы. Посмотрите сами на несколько из сотен его имен: куда его отнести, к "добрым" или "злым"? Угра – "яростный"; Шамбху – "милостивый". Ведический прототип Шивы, Рудра-разрушитель, насылает смерть; но он же – лучший целитель".

Вот еще более показательная цитата: "...боги ада могут быть связаны с мозгом, как с троном сознания и мышления, ибо сознание ведет к "безбожному" существованию, так как отрывает человека от божественной совокупности. Поэтому дьявол и получил выразительное имя "Люцифер". Стало быть, Пенот связывает мозг со змеем, которому наши первые предки обязаны первым независимым действием." [27, стр. 462, 493]

Юнг даже выступает как advocatus Diaboli в прямом смысле [31, стр.181-182]:

"Объект, не обладающий никакой собственной волей, которая при известных обстоятельствах могла бы быть противопоставлена воле творца, и никакими качествами, которые отличались бы от качеств этого творца, не имеет никакого независимого существования и не способен сам выносить этических решений. В лучшем случае он представляет собой просто часовой механизм, который, чтобы функционировать, должен заводиться Создателем. Вот почему Люцифер, по-видимому, лучше кого бы то ни было понимал волю Божью, направленную на сотворение мира, и тем самым образом точно исполнил ее, восстав против Бога и превратившись в результате в активный принцип такого создания, которое противопоставляет Богу собственную, отличную от него, волю."

Итак, во всех трудах Юнга, затрагивающих религиозные представления, вопрос об архетипичности Сатаны аккуратно обходится – что выглядит очень странным, если учесть постулат об архетипичности Христа: в этом случае Антихрист также должен являться архетипом, но Юнг, рассуждая о неправомочности концепции зла как отсутствия добра ("Таким образом, когда утверждается, будто зло есть простое privatio boni, тем самым вчистую отвергается противоположность добра и зла. Но как вообще можно говорить о "добре", если нет никакого "зла"? Как можно говорить о "свете" без "тьмы", о "верхе" без "низа"? Когда добро наделяется субстанцией, то же самое неизбежно будет проделано и в отношении зла. Если у зла нет никакой субстанции, тогда добро остается призрачным, так как защищаться ему приходится не от реального, наделенного субстанцией противника, но лишь от тени, от простого privatio boni."), не применяет абсолютно аналогичные рассуждения к паре Христос/Антихрист.

Думается, это связано как с общей направленностью его мыслей в сторону психотерапевтической пользы концепта Христа (пусть и не строго в религиозном смысле) в качестве всеобщей панацеи, так и с тем, что даже гению в области психологии невозможно знать все. Нельзя забывать про годы жизни Юнга: 1875-1961, причем научная работа его началась с 1900 года. Таким образом, в качестве эмпирической базы у Юнга был мир в основном протестантский и католический, кроме того, он, разумеется, имел представление об исламе (который является такой же монотеистической религией, что и христианство), понимал, в отличие от теософов и им подобных, что Запад и Восток – это принципиально различные типы мышления [34], а также застал воинствующий атеизм в СССР и нацизм в III-м Рейхе. Если учесть вполне осознаваемую им потребность основной массы народа в поклонении, приобщении к чему-то большему, чем ощущаемая обывателем ничтожность его собственного "Я" [35], то можно достаточно объективно признать, что с учетом первичности для врача психотерапевтических целей у него de facto не было другого выбора, кроме принятия концепции "реформированного христианства". То, что церковники никогда бы не допустили изменение христианства до уровня, когда нет нужды в священниках, Юнг как-то не учел. Гении тоже бывают наивными мечтателями... Хотя, возможно, он как раз понимал это и просто не хотел акцентировать внимание на этой непреодолимой проблеме.

Итак, вполне вероятно, что Юнг старался не касаться вопроса архетипичности Сатаны по психотерапевтическим соображениям, хотя местами приводил выкладки, в которых был всего лишь не проставлен вывод. Конечно, не исключен вариант, что эта тема его отдельно не интересовала (что, впрочем, сомнительно, учитывая диапазон его интересов).

Кроме того, понятно, что К.Г.Юнг описал не все архетипы. Из констатации авторства модели никак не следует ее полнота. Юнг подпадает под все ограничения для индивидуального разума, накладываемые как его собственной моделью, так и теоремой о неполноте – никакой субъективный разум просто не способен исчерпывающе описать коллективное бессознательное. Т.е. интерес представляют не поиски у Юнга "цитат о Сатане", или список тех архетипов, наличие которых он смог предположить, исходя из своего социального, культурного, национального и пр. статуса, а также из особенностей его разума, а теория коллективного бессознательного per se.

Как уже писалось, благодаря романтическому направлению в литературе к началу XIX века концепт Сатаны вернул себе некоторое "благообразие". Разумеется, это обозначает лишь изменение внешнего восприятия. В XX-м веке концепт сблизился с понятием "морального зла" (см. работы Дж.Рассела), и одновременно приобрел черты Прогрессора, так как именно моральными заповедями всегда пытаются сдерживать прогресс как в науке, так и в устройстве социума. Четкое отделение от христианского контекста произошло благодаря трудам Антона Шандора ЛаВея (Anton Szandor LaVey, 1930-1997), начиная с изданной в 1969 году книги "The Satanic Bible" [36]. Собственно говоря, только с этого момента можно говорить о сатанизме как цельном мировоззрении, а не эклектическом соединении понятий, объединенных лишь общим символом. Хотя текст TSB содержит весьма упрощенную концепцию сатанизма, адаптированную к уровню понимания американского обывателя конца 60-х годов прошлого века, в ней честно написано [36, стр.21-22]: "Herein you will find truth – and fantasy. Each is necessary for the other to exist; but each must be recognized for what it is. What you see may not always please you; but you will see!" И в ней действительно можно увидеть цельную концепцию сатанизма, хотя для этого ее и придется читать "между строк"... ЛаВей обожал мистифицировать читателя не менее, чем Алистер Кроули, хотя внешне в текстах этих авторов мало общего.

Таким образом, благодаря поверхностному восприятию работ ЛаВея концепт Сатаны приобрел явный гедонистический оттенок. Как следствие, в определенных кругах появилась просто мода на "сатанизм" – хотя под таким самоназванием скрываются лишь обычный эгоцентризм, слабоволие и желание эпатировать обывателя.

Можно сказать, что концепт Сатаны никогда не был адекватным: самих сатанистов слишком мало, а сам сатанизм слишком сложен для восприятия, чтобы адекватно отразиться в концепте (общепринятом понимании). Более того, сатанизм, в отличие от других мировоззренческих систем, универсален в плане онтологии: "Сатанизм – это не конкретная историческая религия (и не религия вообще). Это следование определенному архетипу сквозь все религиозные и философские системы." [07], как иллюстрирующий пример рекомендую свою статью [37] на тему отношения сатанизма к Богу в религиозном, философском, метафизическом и психологическом аспектах.

Таким образом, даже без учета малочисленности сатанистов, и среди них нет определенного концепта Сатаны. Наиболее яркая иллюстрация: Сатана может пониматься как личностно, так и безличностно. Это принципиально разные характеристики для концепта, но оба восприятия не противоречат сатанизму. Сатанист смотрит не на форму, а на суть – объединяющим началом (на психологическом поле рассмотрения) является архетип.

"Бессознательное тайно присутствует везде и для этого ему не требуется наша помощь", утверждал Юнг [28, стр.35]. Сравните это с высказыванием ЛаВея: "Действие сатанинских сил не требует людского одобрения. Оно необязательно. О нем даже и не спрашивается."

Поскольку архетипы относятся к бессознательному, перечислить все черты любого архетипа невозможно. Однако по поводу каждой мы можем сказать, принадлежит она архетипу или нет. Аналогия: мы не можем перечислить все простые числа, но при этом можем сказать по поводу любого – простое оно или нет.

Таким образом, невозможна проверка гипотезы существования определенного архетипа путем "простого перечисления" его черт, выделенных из процесса исторического изменения концепта. Задача усложняется и тем, что, поскольку архетип – структура, а не форма, то разные архетипы вполне могут иметь некоторые одинаковые структурообразующие "элементы". Примером может служить уже упоминавшийся "колдовской демон" у Юнга, который имеет позитивный общий элемент с архетипом Мудрого Старца; помимо архетипа Мудрого Старца, мудростью обладает архетип Отца. Также можно вычленить общий элемент, условно говоря, "спасения мира (общины) в критический момент" у архетипов Героя и Трикстера. У всех хтонических архетипов общие черты попросту неизбежны.

Поэтому для обоснования гипотезы существования отдельного архетипа нам потребуется доказать ряд тезисов, и только подтверждение их всех может в достаточной степени верифицировать гипотезу.

Архетип, отраженный в сознательном, должен иметь как концепт, так и символ (возможно, не один).
Архетип по определению является архаическим феноменом, поэтому должен иметь проявления в мифах, фольклоре и т.п.
Архетип должен обладать нуминозностью восприятия.
Архетип должен иметь устойчивость, т.е. сопротивляться попыткам исказить его структуру.
Архетип должен восприниматься доосознанно (а не вследствие научения).
Архетип, являясь структурой коллективного бессознательного, должен проявляться у всех народов и во все эпохи (разумеется, в различной степени).
Архетип, претендующий на самостоятельное существование как объект, должен иметь достаточное количество собственных элементов, не принадлежащих другим известным архетипам (т.е. не пройдет вариант как эклектической смеси, так и "все то же самое, но с маленьким изменением").
Архетип представляет опасность самоотождествления с ним в ущерб самости, "затопления бессознательным".
Архетип, являясь элементом yuch, должен иметь черты, связывающие его с жизнью как процессом либо элементами таковой; не бывает "оторванных от жизни" архетипов.
Архетип, как структура, могущая соответствовать самости, должен иметь объединяющую силу для некоторого количества индивидов, yuch которых достаточно близко к состоянию самости (которые имеют проработанное цельное мировоззрение).

1.

Концепт Сатаны и особенности его восприятия расписаны выше. Явно отмечается изменение концепта как от мировосприятия (сравните восприятие Сатаны в иудаизме и христианстве), так и от времени (средневековые представления и романтические). Таким образом, несмотря на изменение формы, концепт Сатаны наличествует повсеместно, где употребляется именно этот нотат.

Символ Сатаны также далеко не один и при этом имеет однозначные ассоциации. И если символизм внешнего облика во многом совпадает с богами плодородия, хтоническими и т.д., то в современности четко сопоставляется с Сатаной число "666" (хотя исторически это выглядит забавно [07]), "перевернутая" пентаграмма (лучом вниз) и самый современный символ – знак Бафомета, введенный А.ЛаВеем (первое общедоступное изображение – на обложке диска "The Satanic Mass" 1968).

Интересно отметить, что перевернутый крест, часто относимый священнослужителями и т.п. к символам сатанизма, таковым не стал: он ассоциируется с антихристианством, но не с сатанизмом в целом (это относится также к п.4).

2.

Этот вопрос непосредственно разобран в "Princeps Omnium" [07], а также легко вычленяется из описаний концепта в работах Дж.Рассела [04, 10, 11, 12].

3.

Нуминозное восприятие, имеющее эффект эустресса, исторически выражалось во внешнем изображении – точнее, в показательно резкой смене вида с прекрасного на ужасный.

Как по велению магического жезла
По низвержении краса Врага исчезла:
Он грязью смрадною покрылся в краткий миг,
Ужасной мордою стал светозарный лик,
Уста ощерились клыкастой пастью зверской,
Конечность каждая предстала лапой мерзкой,
Щетиной черною вся кожа обросла,
Взметнулись жуткие драконовы крыла.
– Й.Вондел, "Люцифер"

Также имеет место быть прорыв отображения "привлекательности" архетипа сквозь официоз концепта, воспроизводящего Сатану в неприглядном виде.

Уже в средние века появлялись предположения, что страшный вид Дьявола – это клевета, наводимая на него врагами. В действительности же он великолепен. Таким он появляется в "Четырехцарствии" Федериго Фрецци, архиепископа Фолиньо, умершего в 1416 г.: "Я думал, что увижу монстра, грязного и неуклюжего; царство, все пустынное и печальное. А нашел его торжествующим и славным. Сатана оказался велик, прекрасен и имел такой благосклонный вид, такую величественную осанку, что казался достойным всякого почтения. На голове его сиял великолепный тройной венец, лицо было веселое, глаза смеялись, а руках он нес скипетр великой власти. И хотя высота его превышала три мили, Его черты и облик были так гармоничны, что я был удивлен этим...". И хотя далее в этом произведении архиепископ списал это великолепие на наваждение, пример весьма показателен.

В то же время в европейском фольклоре Дьявол часто выставлялся в виде некоего простачка – достаточно распространены истории, когда некто обводил его вокруг пальца. Классические примеры методов: пообещать душу, когда догорит свеча, и задуть ее (а иногда – съесть), пока она горит; пообещать душу кого-то, кто первый пройдет через некое место и пустить туда животное и т.д. Если учесть средневековую пропаганду о Дьяволе, то становится ясно, что подобные истории вызваны желанием избавиться от страха перед ним, нагнетаемым церковниками, а свое происхождение они ведут от стандартных народных сказках об одураченных великанах, троллях и т.д. Пропаганда церковников вызывала страх обитателей, который постепенно перетекал и в подсознание. А фольклорное, анекдотическое решение проблемы любой "страшилки" универсально и существует с древнейших времен. Всегда общественный юмор противостоял общественному страху: анекдоты про Гитлера, Сталина, КГБ и пр. еще на памяти поколения, заставшего это в оригинале.

Ближе к современности, в XX-м веке, искусство стало изображать Дьявола очевидно нуминозно: привлекательным и внушающим страх одновременно. Достаточно вспомнить гениальные фильмы Романа Поланского "Ребенок Розмари" и "Девятые Врата" или великолепную игру Аль Пачино в "Адвокате Дьявола". Причем "страшная" составляющая образа в этих фильмах отнюдь не связана с животным ужасом перед какими-либо чудовищами и т.п., она достигается косвенно, легкими и малозаметными для сознания намеками на инаковость Сатаны и всего, что с ним связано. И именно эта чуждость обыденному и вызывает подсознательный страх у зрителей [38]:

"Суть этого страха раскрывается в знаменитой "Семейке Аддамс", умной и тонкой комедии, где все страсти-мордасти, уродства, злодейства и преступления оборачиваются откровенной клоунадой, и выступает на первый план главная причина: Аддамсы вызывают всеобщую опасливую неприязнь, потому что не желают быть "как все". Не подчиняются неписаным законам современного западного общества. И при этом – вот наглецы! – прекрасно живут и вполне довольны собой."

На все той же нуминозности восприятия Сатаны построена целая когорта музыкантов, эксплуатирующих имя Дьявола для эпатажа (а, следовательно, и привлечения) публики. Причем разговор идет не об серьезных личностях, действительно сатанистах, таких, как King Diamond или Глен Бентон ("Deicide"), а именно об заимствовании и утрировании внешней атрибутики. Меня лично в свое время очень впечатлили клипы Mörtley Crüe с горящими пентаграммами и прочим – глэм с сатанизмом сочетается, мягко говоря, никак.

Совсем современную иллюстрацию нуминозности восприятия можно продемонстрировать и тем, что в настоящее время называть себя сатанистом стало модно в некоторых тусовочных кругах, особенно в интернете. Имя привлекает, но при этом эту группу населения страшит Сатана per se, и они его воспринимают как не более чем имя, ярлык, ничего не значащий. Типичное высказывание: "...я _всегда_ готов ответить: "Отрекаюсь!" на вопрос _любого_ человека: "Отрекаешься ли ты от Сатаны?" совершенно безо всякого давления с его стороны". Отрицая наличие архетипа Сатаны, они упорно стремятся называть себя именно сатанистами. При этом высказываемая гипотеза "а концепт такой есть, поэтому так себя и называем", не подходит: в концепт как раз входит "зло, разрушение" etc., – см. Дж.Рассела. Но такому концепту они следовать не стремятся. Остается архетип. В меру "понимания", с учетом непроработанной психики, фрагментарно и с искажениями – но именно архетип.

Обратите внимание на специфику поведения: не отвергая теории коллективного бессознательного в целом, они не возражают против наличия архетипов, описанных Юнгом, но при этом не просто "не видят" архетип Сатаны, а еще и активно возражают против тезиса его существования. Обычные люди в подавляющем большинстве также не видят и не чувствуют этот архетип; однако у этой категории населения наличествует устойчивая тенденция к активному отрицанию (аналогично отрицают существование христианского бога те, которые верят, что его нет).

Интересный эффект: при отсутствии восприятии архетипа (обычно для них сатанизм сводится к простейшему эгоцентризму), нуминозность архетипа проявляется в достаточной степени, что говорит о "мощности" такового.

4.

Характерно, что, несмотря на приписывание христианами Сатане звания "Отца Лжи" и т.п., нет даже христианских легенд, в которых он врет; самое большее, он недоговаривает и подлавливает на неосторожности и не мешает обманываться самому. Соответственно – в архетипе такой черты, во-первых, точно нет, во-вторых, архетип иммунен к попыткам добавить ему таковую черту. Сатана – лукав, но не лжив.

Сюда же можно отнести наличие в фольклоре "мелких бесов" и проч., которые не смешиваются с Сатаной: наиболее резкой границей служит как раз отсутствие лжи в архетипе.

Также можно привести пример со знаком перевернутого креста (см. п.1).

5.

Полное познание архетипа невозможно посредствам сознания в виду многогранности и энантиодромии оного. Соответствие архетипу (любому) – это ощущение, доосознанный, довербальный феномен. Только после того, как это ощущение появится, его можно более или менее успешно рационализировать. Вследствие этого вопрос фиксации конкретного восприятия архетипа вызывает значительные затруднения.

В подтверждение тезиса можно привести два класса фактов: во-первых, приведенное в п.3 наличие тех, кто иллюстрирует нуминозность архетипа Сатаны на собственном примере, во-вторых, воспоминания самих сатанистов об осознании своей "сатанистичности".

Для начала – отрывок из моего собственного интервью журналу "Contra Dei" [06]:

"– Как начинался ваш сатанизм? Что побудило вас к осознанию себя сатанистом?

– До осознания с детства была выраженная "инаковость". Не в смысле обычного подросткового нонконформизма, а именно четкое ощущение неправильности окружающего мира. Причем именно неправильность не "надо бы то-то и то-то подправить, и мир будет прекрасен", а понимание того, что отдельными поправками ничего не исправить – мир не такой. Это очень трудно вербализовать.

А к сатанизму я дошел очень постепенно. Причем, в отличие от большинства знакомых мне сатанистов, не через оккультную практику, а чисто интеллектуально. Сейчас меня самого удивляет, как я тогда смог – у меня не было имеющихся сейчас знаний ни по психологии, ни по эпистемологии, ни по философии в целом... Просто чувствовалось сродство. Лет пять у меня была ситуация "назвал бы себя сатанистом, если бы это не было "Библией наоборот" – в то время сведения о сатанизме не были настолько общедоступными, как в настоящее время.

А потом у меня появился доступ в интернет, и я наткнулся на известную статью магистра CoS П. Гилмора "Satanism – feared religion". Тут и произошел инсайт – я понял, что сатанизм не основан на Библии, не вторичен по отношению к христианству и т.п.

Разумеется, тогда я еще крайне мало знал и не имел еще полностью сформированного мировоззрения, но это было именно осознанным началом Пути."

Второй пример, письмо в эхоконференцию FIDO su.magic:

From: Sergey Petrov <Sergey.Petrov@p26.f227.n5030.z2.fidonet.org>
Date: Fri, 25 Dec 98 01:07:16 +0300

Tue Dec 22 1998,Oleg Lebedev писал письмо к Izolda Ruzmaikina

OL> Вот ты и твои товарищи-сатанисты _знали_ что существует штамп по поводу кто и что такое Сатана.

Не удержался и влез в разговор. Нет у нас штампа, вот ведь какое дело. Не существует общепринятого образа Сатаны как личности, да он и не нужен. В данном случае важна сама идея, философская концепция жизни, а не какая-то там личность кого бы то ни было.

OL> Так почему вы все выбрали именно этот образ а не какой-нибудь другой? Вы же выбрали именно ЭТОТ образ! Этот эгрегор!

А вот! Каждый выбрал свой путь сам, избегая стандартных шаблонов, и если такие спонтанно выбранные пути оказались похожи, то "Это ж-ж-ж-ж неспроста..."(с) Винни-Пyх.

OL> Почему идет такая _жесткая_ привязка именно к Сатане?

Мне нравится его образ мышления. Египетский пантеон мне также близок по духу. А вот Иегова, Ахypамазда и им подобные "положительные герои" с паpаноидальными замашками не вызывают ничего, кроме здорового смеха. А что до жесткой привязки – так она только на первый взгляд такова. Сатана – лишь олицетворение сил Темной половины Реальности. А народу там y нас много... ;))))

Третий пример, Saltis [39]:

"Начать бы мне хотелось с совсем еще юного моего возраста – двенадцати лет. ... Дело в том, что в июле 1999 я, невинно-наивный мальчик, решил создать игровой клан. ... Базировалась идеология на двух противосилах – Свет и Тьма (которые абсолютно отличались от сил Добра и Зла). Тьма в нашем понимании являлась сущностью, стремившейся к постоянному развитию, Свет же, наоборот, означал остановку всякого развития и состояние умиротворенности. В то же время главной задачей Света являлась борьба с Тьмой во всех ее проявлениях тогда, как Тьма совершенно самостоятельно могла существовать и без оглядки на него. Ничего не напоминает? ... Параллельно процессу развития Ордена у меня постепенно формируются ценности, которые вряд ли можно назвать общечеловеческими. Я не буду их перечислять, иначе это покажется неким самовохсвалением, дескать, посмотрите, каким я "хорошим" стал, просто скажу, что все они постепенно выстраивались в ряд, который схож с архетипом Сатаны. ... Скорее любопытства ради, чем для чего-то еще, натолкнулся на ЛаВеевскую "Сатанинскую Библию". Как это, наверное, часто бывает – восторг от того, что видишь собственные принципы, собранные воедино и названные коротко и ясно – сатанизм. Не скрою, что сразу не понял всю глубину "СБ", скорее полу-поверхностно. ... Вот так в моей жизни произошла моя первая смерть и одновременно с ним четвертое рождение. Смерть человека, рождение сатаниста. Хотя это на самом деле не совсем так. Человеком я себя не считал задолго до того...."

Среди сатанистов бытует поговорка: "Сатанистами не рождаются и не становятся, а рождаются, чтобы стать"; это как раз и обозначает, что надо иметь некие врожденные качества, а затем суметь их развить.

6.

Этот вопрос весьма подробно обсуждается в "Princeps Omnium" [07]. Дополнительно рекомендую к прочтению материал о Велесе [33, стр.234-324].

7.

Вопрос, достаточно сложный для рассмотрения, но тем не менее приведем несколько примеров (обоснование принадлежности перечисляемых черт к архетипу – см. [07]).

Творческое развитие. Архетипы в целом – весьма консервативные образования, если можно так выразиться. Можно сказать, что архетипу Трикстера присуще изменение ради изменения, творчество как самоценность, но вот творческое развитие (креативность) не присутствует как самостоятельная черта в общеизвестных в аналитической психологии архетипах.

Имморальность (отсутствие добра/зла). Строго говоря, любой архетип не оперирует этими категориями, так как мораль является социализированной надстройкой над yuch, вследствие чего не может относиться к коллективному бессознательному. Тем не менее, только в архетипе Сатаны имеется такая черта, как активное противостояние морализации.

Нечеловеческое. Этот пункт достаточно сложно вербализировать. Повторю свое старое высказывание: "Люди всегда считают злом то, что не способны понять вследствие своей ограниченности". Архетип Сатаны вбирает в себя метафизическое Зло (весьма отличное от "зла бытового"), Иное.

Интеллектуальность. Отдельные архетипы имеют своей составляющей мудрость: Мудрый Старец, Отец и т.п. Однако мудрость и интеллектуальность – это далеко не одно и тоже.

Обратите внимание: нет словосочетания "дьявольски мудр". Мудрость с точки зрения народа (который и выработал устоявшиеся словосочетания) всегда была связана с законами и традициями общества, а Дьявол асоциален. Поэтому он просто не может быть мудрым с точки зрения тех, кто первичным благом считает не личную пользу, а общественную. Можно возразить, что мудрецы по обыкновению в фольклоре – отшельники, которых нельзя назвать социальными. Однако, архетипически интересна не их место жительства, а те советы, которые они изрекают – и направленность их однозначна. Кто-нибудь может вспомнить легенду о мудреце, который советовал бы разрушить общепринятые социальный устои и простроить что-то новое, более целесообразное?

Существует вполне конвенциальное понятие мудрости. Мудрость не имеет отношения к интеллекту. Это – обладание богатым и разносторонним ситуационным опытом в сочетании со способностью этим опытом воспользоваться. Воспользоваться в актуальной, новой ситуации, причем воспользоваться вполне конкретным образом – разрешить ситуацию так, чтобы это имело как можно меньше неблагоприятных последствий. Таким образом, мудрость – вполне самостоятельный феномен, по крупному счету ничего не говорящий о том, что ситуация должна разрешиться победой или успехом. Мудрое поведение – это поведение без последствий. Важен только такой, а не какой-нибудь иной результат. В результате мудрого поведения, например, поражение может быть более подходящим, чем победа. От интуитивной способности (таланта) избегать неприятностей мудрость отличается тем, что она достигается благодаря большому опыту разрешения сходных конфликтов в прошлом и умением этим опытом воспользоваться должным образом. Более того, "мудрец", "хранитель народной мудрости" – социальная роль стариков в патриархальных обществах. У них уже утрачена гибкость интеллекта, у них уже по мелочам страдает память, но они – обладатели приличного опыта разрешения ситуаций, и тем ценны для племени приемлемой (невысокой) социальной организации. В обсуждаемом контексте – Дьяволу (интеллектуалу) не особо критична "мудрость прошлых бед". Остро заточенный интеллект не разрешает ситуаций, а стремится их конструировать и контролировать. Форс-мажорные (неконтролируемые) ситуации всегда уникальны. В этом смысле они не имеют равных прецедентов. И способность быстро и верно проанализировать ситуацию и принять решение в подобных случаях гораздо предпочтительней настойчивого поиска сходных проблем в прошлом. Таким образом, "дьявольский разум" – творец ситуаций и отношений. А мудрость, "база прецедентов" – всегда вторична в креативном плане, она нужна и важна на этапах обучения и тренировки разума (т.е. самых ранних) как пример для анализа или образец. По настоящему острый разум готов любую ситуацию разобрать как "впервые случившуюся", оригинальную. Ему уже нет нужды искать решения "по подобию". Да и вообще остенсивная гностика – удел обучения и научения. Это – не дискредитация прошлого опыта, это – определение ему адекватного места. Как полигона для изучения и обучения, но не как панацеи от всех бед. Non omnia possumus, но тому, на что мы способны в постоянно меняющемся мире, мы обязаны не мудрости, а интеллекту.

Ставка на свои силы. Здесь, казалось бы, есть общая черта с архетипом Героя – но не стоит забывать, что во всех мифологиях Герой всегда социален, и совершает подвиги всегда ради кого-то, т.е. архетипически – ради других (которые могут прийти на помощь или хотя бы "поддержать морально"). У Сатаны нет подобной мотивации; польза для других может получиться лишь как побочный результат его стремления к развитию индивидуальности. Он независим: не ожидает ничего от других и не стремится сделать для них чего-либо.

В околобиблейских мифах это показано особенно наглядно: Сатана олицетворяет смену сотериологической парадигмы на самостоятельное существование с полным принятием ответственности за свои поступки.

Можно продолжать и далее, но логичнее просто проанализировать архетип [07] самостоятельно в этом ключе.

8.

Этот вопрос в общем виде разбирается Юнгом [25, стр.231-235], в контексте обсуждаемой работы иллюстрацией наличия явления служат дьяволопоклонники, т.е. те, кто поклоняется Дьяволу (сатанисты никому не поклоняются).

Кроме того, возможно "косвенное" самоотождествление, например, по схеме: "Сатана – Князь мира сего", в меру развития под Князем понимается именно безнаказанность и бесконтрольность действий, к таковым наличествует подсознательная тяга, далее идет рационализация своей аморальности в виде "назову себя сатанистом, тогда все будет соответствовать". Конечно, к Сатане per se это не имеет отношения, но опять же видна "мощность архетипа": даже просто ссылка на имя создает иллюзию цельности мировоззрения.

9.

"Дьявол – это символ языческой культуры, языческого мировоззрения, сплотившегося в этом образе в эпоху моноидеологий. Вспомним, что языческие боги нашли убежище в его замке, причем на правах даже не почетных гостей, а партнеров. И титул "Князь мира сего" более подходит Дьяволу, нежели Сатане: хотя это два равнозначных имени, от семиотики никуда не деться. Потому что Дьявол – это повелитель этого Мира. Дьявол – это Свет. Дьявол – это Жизнь.

Да, Дьявол – это Свет. Библейские писатели и прочие апологеты единого бога или какой-либо "единой мудрости" лгут, приписывая свет себе. Доказательства? Они не могут принять его как целое. Они нападают на его отдельные лучи с воплями: "грех!", "порок!!", "зло!!!". Они прячутся от него в пещерах аскетизма. Они желали бы его остановить, повернуть вспять, к источнику. Они в надежде ждут его конца... Нет, это, конечно, не Свет, но и не Тьма. Это можно назвать Бледностью, Серостью или Тусклостью, можно Некрофилией, потому что их понятие святости – не что иное, как mortido в искаженном, пассивном варианте, как проявление парализующего страха перед смертью, боязни умереть и исчезнуть. Если сложить вместе симптомы благочестия разных некрофиличных культур, то от разумной сущности не останется ничего. И не зря все адепты антижизни и их послушные последователи объединяются против проявлений Сатаны в мире – прогресса и свободы." [07]

"Итак, живи вовсю, живая тварь, развивай зародыши всех сил, вложенных в тебя природой; в этом не только наслаждение, но и заслуга. Раз вне жизни нет ничего, то закон жизни остается единственным обязательным для нас законом, единственным мерилом, дающим нам познать ценность всего, что окружает нас; хорошо все, что способствует осуществлению жизни. Хороша деятельность, но деятельность полная, всесторонняя, затрагивающая и призывающая к жизни по возможности все части нашего существа; хорошо напряжение этой деятельности, делающее человека героем, когда жизнь бурной волной разливается по жилам, когда чувствуешь, что все полно тобою и ты полон всем, когда все прошлое, все настоящее сливается в один упоительный миг; хороши страсти, ведущие к этому торжеству, – и отвага, и гнев, и любовь... особенно любовь. Тут закон жизни действует с удвоенной силой; природа, озабоченная сохранением и развитием породы также и вне существования особи, окружила всеми чарами, которые были в ее власти, момент этой передачи, этого излучения жизни. Она хотела, чтобы все стремились к этому высшему наслаждению чувств, так как только при этом всеобщем стремлении возможновсеобщее совершенствование и победа совершеннейших, с нею – передача достоинства, а с этой – постепенное совершенствование породы, высшее осуществление закона жизни. Такова религия – сатаны." [40, стр.297]

10.

Тезис подтверждается наличием сатанистов. Интересно, что еще Фома Аквинский проводил параллель: как христиане являются членами мистического тела Христа, так и грешники – члены мистического тела Сатаны. Таким образом, уже им Сатана рассматривается не [только] как некое "начало Зла", но как структурирующий принцип.

Однако здесь можно сделать доказательство более наглядным, продемонстрировав, что объединяющим фактором является не некий набор догм, а именно архетип (на психологическом поле рассмотрения): существуют разные восприятия Сатаны, которые, тем не менее, не являются антагонистичными, и сатанисты этих направлений вполне признают друг друга сатанистами.

В России можно привести примеры сайтов Black Fire Pandemonium (http://warrax.croco.net) – сравните с Maledictum (http://www.maledictum.com) и Church of Darkness (http://www.tenebrositas.org).

"И мы разверсты перед Адом своими пламенем и Преисподней, не умеющие предать или отвергнуть, отступить или дать слабину, отворены пред Сатаною своими верностью и честью и тем, что мы есть Ад" – Maledictum Skavri Valentini

Из англоязычных материалов помимо классической Church of Satan, организованной ЛаВеем в 1966 г., можно привести и другие направления.

"Символисты" [41]:

Символисты рассматривают Сатану как ментальный/мистический архетип, "Обвинитель" или "Несущий Свет". Таким образом, они не рассматривают Сатану в виде антропоморфной фигуры. Однако Сатана воспринимается как персонификация символа (архетипа), символисты ассоциируют себя с ним, почитают и уважают его. Архетип или мистическая фигура олицетворяет многие качества, такие как гордость, независимость, свобода воли, интеллект, знания, правдивость, здоровые амбиции. Такие свойства символисты вычленяют из различных книг, таких как христианская Библия, "Потерянный рай" Мильтона, из апокрифов, Сатанинской Библии и др., а также вследствие собственных размышлений. Также к списку могут добавляться безжалостность, разрушение и т.п. Символисты не поклоняются Сатане (Люциферу), понимая его как архетипический литературный образ, такой, как Зевс или царь Мидас.

Демонисты (demonolators) [42]:

Название происходит от греческих слов daimon (демон) и latreia (поклонение). Однако под поклонением демонисты понимают уважение и почтение, а не служение. Демонисты не верят в библейских Бога и Сатану. Для них Сатана – Сила природы, отвечающая за разрушение старого и создание нового. Демонисты считают, что существует некое Измерение Демонов, в котором эти самые демоны и обитают. Разговоры с демонами являются частью магических ритуалов. Это, как они сами говорят, самое слабое место в их философии. Тем не менее демонисты надеются, что когда-нибудь наука откроет и изучит это измерение. В остальном же их мировоззрение не противоречит современному сатанизму в трактовке CoS, поэтому можно быть и демонистом и сатанистом одновременно. Или, как считают некоторые, демонизм – одно из направлений в сатанизме. Однако сами демонисты настаивают на том, чтобы демонизм считался самостоятельным Путем. Желающие узнать о демонизме больше могут поискать книгу Jyade Cythrawl "The Legacy & the Secret Wisdom of the Black Arts".

Для полного раскрытия темы работы необходимо разобрать две часто встречающиеся ошибки: смешение архетипа Сатаны с архетипом Трикстера и Тенью.

Автор известной книги Пол Радин описывает Трикстера так [43, стр.7]:

"Трикстер одновременно предстает как творец и разрушитель, дающий и отвергающий, обманщик и жертва обмана. У него нет сознательных желаний. Его поведение всегда диктуется импульсами, над которыми он сам не властен. Он не знает ни добра, ни зла... Для него не существует ни моральных, ни социальных ценностей; он руководствуется лишь собственными страстями и аппетитами, и, несмотря на это, только благодаря его деяниям все ценности обретают свое настоящее значение."

И хотя Радин подробно разбирает индейские мифы, это описание прекрасно подходит и к более культурно близкому нам персонажу скандинавской мифологии – Локи.

На первый взгляд архетипы Трикстера и Сатаны действительно схожи, поэтому не удивительно, что К.Кереньи отмечает в комментариях [43, стр.259]:

"...превращение его в Дьявола. Это произошло либо под влиянием христианства, где он приравнивается к Сатане, либо благодаря тому, что его представляли как некое божество, утратившее свою божественную природу по воле другого, более могущественного божества. ... Причем последнего взгляда придерживался не сам Радин, но религиозные систематизаторы, которые легко отдаются абстракциям и встают в тупик перед таким образом, как трикстер".

Юнг в эссе "О психологии образа трикстера" [43, стр.265-286] отмечает сходство некоторых черт Дьявола и Трикстера, хотя и не отождествляет их: "Что-то от этого противоречивого духа можно уловить и в средневековом обозначении Дьявола "sumia dei" (обезьяна бога), и в его фольклорной характеристике "простака", которого "надувают", "обводят вокруг пальца"".

Как уже говорилось, архетип – это структура, и отличие должно быть в системе, а не в списке ее элементов. Достаточным условием отличия архетипов Сатаны и Трикстера является то, что если Трикстер может лгать когда угодно и как угодно (Трикстер вообще не оперирует категориями правды и лжи, они для его не отличимы), то Сатана, как отмечалось выше, лукав, но ни в коем случае не лжив. Можно привести и другое существенное отличие: Трикстер устремлен в бессознательное, Сатана же – к Знанию и интеллекту.

Таким образом, несмотря на общность некоторых элементов (имморальность, чувство юмора), архетипы существенно отличны.

Трикстер – это та часть модели, в которой разум, будучи преемником "унаследованных ответов", отдает своеобразную дань более ранним, доразумным поведенческим стратегиям. Разум пришел не на замену импульсам, он пришел на помощь им. Вот в архетипе Трикстера и объединено то, чему затем стал стратегически помогать разум. Главное отличие Трикстера – отсутствие стратегического расчета. А все остальное – это лучшее из того, благодаря чему выживали до того, как появился разум. В этом суть Трикстера: мгновенная ошеломляющая природного врага/конкурента дорассудочная реакция. Но! Не просто реакция, не оптимальная реакция, а именно "странная" (в рассудочном понимании – "эпатирующая", ломающая шаблон). Поэтому иногда и бьющая по самому себе. И этим (отсутствием рассудочности) Трикстер в принципе отличается от Сатаны. Трикстер не "лжив", на его поле просто нет таких понятий (разума еще нет, а инстинкты по социо-моральным меркам не измеряемы). На его поле вообще нет ничего стратегического, порожденного разумом. В отличие от Сатаны, который всегда стратегически знает, что делает.

Отождествление Тени и Сатаны – более часто встречающееся заблуждение. Как объяснялось выше, по объективным причинам у Юнга терминология несколько запутана. Так, он сам неоднократно и во многих работах называет Тень архетипом, и даже напрямую приравнивает Дьявола к Тени, например [24, стр.143]:

"Дьявол есть вариант архетипа Тени, т.е. опасного варианта непризнанной, темной половины человека".

Однако здесь осуществлено полное смешение понятий. В самом деле, Тень – это комплекс личных вытесненных потребностей и пр., относится к личному бессознательному. Архетип же – феномен коллективного бессознательного.

Архетип и Тень – метафизические модели разных полей. Модель, включающая Тень – одна из моделей, использующихся в попытках понять субъективно-локализованный разум (имеющий пространственную свободу). Архетипическая модель появилась в попытках понять коллективный разум, развивающийся во времени, с полным игнорированием всякой субъективности и "конкретного места в пространстве". Именно поэтому, как отмечал сам Юнг, архетип не зависит от нации, этноса и пр. [25, стр.209-210], и не просто "не зависит от": в модели отсутствует то поле, на котором проявляются субъективность и индивидуальность разума.

А вот проекции модели на пространство (конкретные проявления архетипа) – вполне могут быть "пространственно-специфичными" (отражения в конкретных культурах, этносах и пр.).

Модель же Тени лежит в общей "пространственной разрисовке" разума: "Когда в сознании происходит А, в подсознании – В". "А в сознании – потому что подсознание прошло через В" etc. Модель Тени участвует в описании функционально-пространственных связей. И даже развитие субъективного разума во времени (детство – становление – зрелость) – это частное время пространственной модели, также не имеющее никакого отношения к архетипам. Время тут есть постольку, поскольку от детства к зрелости нельзя переместиться мгновенно.

Все, что может быть включено в "конкретно-пространственную" модель разума, для общевременной его модели – срез. Каждый конкретный субъект – точка на кривой развития архетипа. Статика, не имеющая временной динамики в архетипической модели. Так происходит потому, что в нашей Вселенной все процессы конечны, в том числе и процесс индивидуальной жизни. И она сводится в точку при рассмотрении динамики архетипа.

Разумеется, в архетипической модели есть "пространственные координаты", но это "надпространство", объединяющее много точек – коллектив. Вот в этом пространстве архетип будет проявляться уже как архетип непосредственно.

Аналогия: 3-хмерное пространство – всегда срез (проекция) 4-х мерного. Изнутри которого 4-я координата неощущаема. Точно так же отсутствует архетипическая динамика по временной координате для каждого "среза" (субъективного разума). Но цепочка таких проекций, рассмотренная во времени, вполне может наметить динамику архетипической модели (что и делалось в "Princeps Omnium" [07]).

Вероятнее всего, заблуждение "Тень – это архетип" вызвано, во-первых, тем, что в пределах одной социокультурной среды Тень будет проявляться весьма сходным способом (вытесняются сходные устремления), а во-вторых, тем, что таким образом Тень вполне может проявляться через символ, также специфичный для социума. Этот же механизм объясняет, например, то, что в языческое время галлюцинации или просто обманы восприятия и проч. ассоциировались с домовыми, лешими, русалками; в христианские времена – с бесами; а с появлением космических аппаратов – с НЛО.

Ну и конкретно отождествление Сатаны с Тенью очевидно пошло по ассоциативной цепочке: в Тени находятся "плохие" желания, Сатана – это олицетворение всего плохого, значит, Тень и Сатана – изоморфны в психологическом плане.

Таким образом, в современном обществе, имеющим в качестве "общечеловеческих" ценности, развившиеся из христианских, части психики, вытесняемые в Тень, вполне себе ассоциируются с концептом Сатаны в его христианизированном варианте. Однако это не значит, что Тень является архетипом.

Вместо заключения.

В статье рассмотрен вопрос о существовании архетипа Сатаны как самостоятельной структуры коллективного бессознательного.

Тем не менее существует один аспект, который явно выделяет рассматриваемый архетип из общего ряда. Если все остальные архетипы сформировались очень давно, то в этом случае мы можем наблюдать проявления архетипа в различных мировоззрениях etc. древности, однако собственная символика у него появилась не так давно, во вполне обозримом прошлом. Кроме того, если все прочие архетипы имеют строго коллективные черты, то архетип Сатаны – единственный, который вобрал в себя индивидуализацию как элемент. Он же – единственный, который имеет отношение к интеллекту. Еще: только архетип Дьявола вобрал в себя черты Иного, нечеловеческого, все остальные архетипы соответствуют yuch именно биологического вида Homo Sapiens.

Небольшой историко-религиоведческий экскурс. Вспомним развитие религий в историческом процессе. Примитивные формы (анимизм, тотемизм, фетишизм и др.) были сменены язычеством (политеизмом), виды которого отличались не только богами, но и способом их понимания [45, стр.18]:

"...прежде всего, бросается в глаза контраст между греческой и римской религией: насколько та трансцендентна, настолько эта имманентна. ...божество пребывает не в предмете, а в акте..."

Можно сказать (эту мысль выдвигал и Зелинский), что римские божества были объективациями Мировой Воли (термин Шопенгауэра).

"...развитие заключалось в том, что качество, за которое богу воздавалось почитание, мало-помалу было отделяемо от бога и обоготворяемое как таковое. Стоит вдуматься в психологию этого акта. Юпитеру, как покровителю верности договорам, был воздвигнут храм на Квиринале, как Dio Fidio; греки переводили имя бога по-своему через ZeuV PistioV – и были, вероятно, убеждены в том, что понимают его точно так же, как и его непосредственные почитатели. И все-таки они ошибались. Грек при мысли о ZeuV PistioV думал прежде всего о своем Зевсе, образ которого он представлял себе вполне точно, приписывая ему среди других качеств и то, о котором идет речь. Римлянин, напротив, говоря о Dius Fidius, думал не столько о Юпитере, сколько о самом акте соблюдения верности, в котором чувствовал божественную силу; в его уме не Юпитер, а сама верность была господствующим представлением, и ему было безразлично, воздавал ли он ей почитание как Dio Fidio или просто как Fidei. ... Конечно, со временем и эта последняя связь должна была исчезнуть, чему содействовало также и то, что одно и то же качество могло принадлежать различным богам. Была Venus Victrix, но была и Jupiter Victor; положим, победа Венеры – не то же, что победа Юпитера; но интеграция была возможна, и она дала Викторию просто, независимо от того или иного божества." [44, стр.38]

Так, в Риме были храмы Надежды (Spes), Согласия (Concordia), Благополучия (Salus) и т.д.

"Богами да почитают также и те качества, которым человеку дается доступ в небеса, как Благоразумие, Доблесть, Благочестие, Верность; и этим добродетелям да воздвигаются храмы..." — Цицерон, "О законах", II, 19

Таким образом, существовала вполне достоверная возможность перехода от политеизма к некоему философскому пониманию мира, никоим образом не мешающему развитию науки. Но эта возможность не реализовалась – черни, помимо хлеба и зрелищ, требовались вера и поклонение. И надежда на лучшую жизнь. Если не на Земле, то хотя бы в некоем "послесмертии". И этим устремлениям миропонимание, ничего не говорящее о жизни после смерти, каких-нибудь инкарнациях и прочем, не соответствует. В результате по миру распространилось совсем другое мировоззрение, основанное как раз на слепой вере и загробной награде за свое убожество при жизни.

Возможно, гипотеза выглядит слишком смелой, но...

Можно предположить, что архетип Сатаны начал оформляться в единую цельную систему именно в то время: как следствие мирового распространения символа (Имени), служащего "центром кристаллизации", а также по причине повсеместного уничтожения языческих воззрений христианами.

Более того, в новой и новейшей истории всеми т.н. "цивилизованными государствами" взят курс (либерализм, демократия) на потакание желаниям "среднего человека", для всего вида выбрана стратегия "сытого обывателя" как наиболее оптимальная, беззатратная и... эволюционно тупиковая.

Таким образом, появление сатанизма как мировоззренческой системы, начиная с ЛаВея, вполне можно рассматривать как окончание формирования соответствующего архетипа, который не завязан на человечестве как биологическом виде: развитие разума привело к неприятию многих черт, важных для биологического выживания на ранних стадиях развития вида; потребность, говоря словами Ницше, избавиться от "человеческого, слишком человеческого" стала эволюционно неизбежна, и это уже отразилось в коллективном бессознательном.

Примечание: в подобном контексте часто встречается стандартное непонимание теории Юнга по принципу "самость – это архетип". Это не так: архетип, как говорилось, является структурой коллективного бессознательного, самость же – это гармоничное состояние yuch в целом. Т.е. "архетип самости" обозначает "архетип, соответствующий состоянию самости".
Откуда может взяться индивидуальность (в психологическом смысле) у того, кто лишь исполняет свое предназначение?
Повтор примечания из Princeps Omnium для профилактики напрашивающегося возражения "а какое отношение имеет индуизм к сатанизму?":
Любые историко-мифологические данные можно трактовать множеством способов. Здесь мы рассматриваем проблему только с этой стороны, поэтому у специалистов-историков может возникнуть некоторое недоумение по проблемам, не относящимся к теме книги. К примеру, осознанная идея Сатаны не возникала в восточных культурах, а мы рассматриваем индуизм в качестве иллюстрации. Здесь, разумеется, исследуется вовсе не мировоззрение индуистов as is, но анализ неосознанных проявлений архетипа Сатаны даже в восточной культуре.

Витгенштейн Л. Логико-философский трактат, М., 1958.
Уилсон Р.А., Квантовая психология, К., Янус, 1998
Багдасаров Р., Свастика: священный символ. Этнорелигиоведческие очерки, М., Белые Альвы, 2001
Рассел Дж.Б., Люцифер. Дьявол в Средние века, СПб, Евразия, 2001
Делюмо Ж., Ужасы на Западе, М., Голос, 1994
Black Fire Pandemonium, Contra Dei, I, 2004, стр.21-25
Olegern, Warrax, Princeps Omnium, рукопись, 2002
Wittgenstein L., Preliminary Studies for the "Philosophical Investigations", generally known as the blue and brown books", Oxford, 1964
Поэзия Джозуэ Кардуччи // Володина И.П., Акименко А.А., Потапова З.М., Полуяхтова И.К., История итальянской литературы XIX-XX вв. М.: "Высшая школа", 1990
Рассел Дж.Б., Дьявол. Восприятие зла с древнейших времен до раннего христианства., СПб, Евразия, 2001
Рассел Дж.Б., Сатана. Восприятие зла в ранней христианской традиции., СПб, Евразия, 2001
Рассел Дж.Б., Мефистофель. Дьявол в современном мире. Евразия. СПб, Евразия, 2002
Гитлер А., Моя борьба, Т-ОКО, 1992
Osgood C.E., Suci G.J., Tannenbaum P.G., The measurement of meaning. Urbana, University of Illinois Press, 1957
Ash S.E., Effects of group pressure upon the modification and distortion of judgments. // Groups, leadership and men, Pittsburg, Carnegie Press, 1951
Зимбардо Ф., Ляйппе М., Социальное влияние, СПб, Питер, 2001
The Watcher, New Zealand voice of the Left Hand Path, September 1990, №.4
Хакинг Я., Представление и вмешательство. Введение в философию естественных наук.
Юнг К.Г., Подход к бессознательному //Архетип и символ, М., Ренессанс, 1991
Воркачев С.Г., Методологические основания лингвоконцептологии // Теоретическая и прикладная лингвистика. Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 3, Воронеж, 2002
Древнегреческо-русский словарь, под ред. проф. С.И.Соболевского, М., Госиздат иностранных и национальных словарей, 1958
Юнг К.Г., Об архетипах коллективного бессознательного // Архетип и символ, М., Ренессанс, 1991
Психоаналитические термины и понятия, под ред. Б.Э. Мура и Б.Д. Файна, М., Класс, 2000
Юнг К.Г., О психологии бессознательного // Психология бессознательного, М., Канон+, 2003
Юнг К.Г., Отношение между Я и бессознательным // Психология бессознательного, М., Канон+, 2003
Фрейд З., Будущее одной иллюзии // Психоанализ. Религия. Культура. М., Ренессанс, 1992
Юнг К.Г., Mysterium Coniunctionis, Рефл-Бук, Ваклер, 1997
Юнг К.Г., Трансцендентальная функция // Избранное, Мн., Попурри, 1998
Юнг К.Г., Нераскрытая самость // Избранное, Мн., Попурри, 1998
Юнг К.Г., Символ превращения в мессе //Ответ Иову, АСТ, Канон+, 1998
Юнг К.Г., Попытка психологического истолкования догмата о Троице // Ответ Иову, АСТ, Канон+, 1998
Юнг К.Г., AION // Избранное, Мн., Попурри, 1998
Гаврилов Д.А, Наговицин А.Е, Боги славян. Язычество. Традиция, Рефл-бук, 2002
Юнг К.Г., Йога и Запад // Архетип и символ, М., Ренессанс, 1991
Фромм Э., Бегство от свободы. Человек для себя. Мн., Попурри, 2000
LaVey A.Sz., The Satanic Bible, NY, Avon Books, 1969
Warrax, Теология сатанизма, рукопись, 2003
Холмогорова Н., Evil They name Us...: Очерки голливудской метафизики, рукопись, 2003
Saltis, Становление Салтиса как сатаниста
Зелинский Ф.Ф., Трагедия веры // Соперники христианства, М., Школа-Пресс, 1996
http://www.jashan.net/sites/ascendancy/writings/writings/d-modern.html
http://www.jashan.net/sites/ascendancy/writings/writings/realsatanists.html
Радин П., Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев, СПб, Евразия, 1999
Зелинский Ф.Ф., Рим и его религия // Соперники христианства, М., Школа-Пресс, 1996
M.A. de Budyon, Падение России, рукопись, 2000